Для меня ТОТ мир - единственный, живой, настоящий. Я мечтаю хоть на одну секунду вернуться в свое летнее детство. Воочию увидеть в зеленый цвет покрашенную дощатую перегородку сеней. Свою пластмассовую куклу в коробке из-под телевизора. А рядом - огромный мешок с сухарями для коз и кур. Их было много, старых, затхлых, местами заплесневевших. Родственники не ленились и привозили нам из дома. Мы с Павликом любили, прячась за перегородкой, таскать эти ужасные затхлые сухари. Не было ничего вкуснее и романтичнее. Павлик жил за забором и был моим другом и однолеткой. Я нашла на чердаке несколько его школьных дневников. Как они туда попали - ума не приложу. Аккуратный девичий почерк отличника. Одни пятерки по всем предметам. В семнадцать лет Павлик свихнулся: стал пить, курить, запивать водкой циклодол. Вообще, началась перестройка, и Павлик кого-то там якобы изнасиловал. Матушка сделала всё, чтобы признать его невменяемым. Теперь он - пожизненный пациент ПНИ. А в детстве мы играли в сверчков. Откуда взялся этот образ - ума не приложу. Мы лежали на веранде на кроватях с панцирной сеткой, понарошку пили чай из электрического самовара и игрушечной посуды, и нам было чертовски уютно. Такие сверчки-сверчки.
Иногда мне кажется, что весь мой консерватизм, всё недовольство социальными переменами - от неизжитого детства. Ну, не может быть, чтобы из этого тихого уюта под яблонями я должна с открытыми глазами идти в чужой, абсолютно чужой и ненужный мне мир. Я так хочу снова увидеть за одним столом всех этих близких и родных мне людей. Видеть, как они молча одинаково едят и знать, что они понимают друг друга без слов. Машкин отец, старенький Толик, всё это прекрасно понимал, и никогда бы ничего просто так не выбросил. За это я его любила всей душой. Хотя, понятно было, что мы не созданы друг для друга. Но по духу - да. Больше, чем кто-либо. И Маша, помогая нам катать на тележке мусор, вдруг притормозила и задумалась: "Мама, а что, все эти книги нужно сжечь?? А можно я ими буду играть?" Конечно, можно. И вообще мне кажется, что я сейчас пойду на эту мусорную кучу, которую еще не успели сжечь и выковыряю оттуда стописят пожелтевших томов Карла Маркса и Вересаева. Рамазон, ведь, уехал и не увидит. И вообще, пусть лезет к себе на чердак и выбрасывает оттуда Коран своей бабушки!
